Родился в 1955 г. в станице Преображенской Сталинградской области. Окончил среднюю школу, 3 курса сельхозинститута, служил в армии, работал учителем, механиком, сейчас в сторожевой охране. Стихи начал писать с 17 лет. У Коверченко богатый жизненный опыт, пишет не только стихи, но и рассказы о своих земляках, о природе родного края, о любви.
СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ
Что за чудо? Что за диво?
Что за праздник у меня?
Осень в чащу заманила,
Золотой листвой дразня.
По нехоженым тропинкам,
Сквозь валежник-бурелом,
Мягким лиственным ковром
Я иду сегодня в гости
К тайнам сказочных хором.
Что-то шепчут мирно кущи — Неземная благодать.
Тени гуще, гуще, гуще,
Проредились вдруг опять.
Время отступило вспять.
Осень — славная царица, Раскрасавица-девица.
Осень — сваха, осень — жница
И хозяйка за столом:
С хлебом-солью и вином.
Осень — красная девица,
Разрешите угоститься —
Я в дубовой роще Ежевичником бреду.
Осень щедрая не ропщет:
Ягод всем достанется
На варенье и еду.
Прохожу с поклонами
От кустов к ведру.
А в березовом околке
Я не встречу злого волка:
Здесь, как в горнице, светло,
Радостно, лучисто.
Я груздей наберу,
Крепышей плечистых.
Из-под листьев вызволю, Соберу в лукошко.
С чесноком, укропом дома засолю:
Хороши грибы с картошкой!
Мне неведомая птица
Где-то там впереди
Свищет всё: «Иди! Иди!»
И кленовым подлеском,
По сосновому бору
Я иду по косогору.
В соснах сумрачно и тихо.
Встретил пушкинскую сказку,
А, точней, её привязку:
Вот у высохшего клена
Притаился кот ученый,
На стволе, в наросте.
Я нарост ножовкой отпилю,
Дома полость высверлю:
Будет у дочурки карандашница.
Милому осеннему подарку
Будет рада школьница.
По нехоженым тропинкам,
Сквозь валежник-бурелом,
Мягким лиственным ковром
Выхожу к опушке леса
Разудалым молодцом.
Солнце медленно садится.
Вот закат взмахнул крылом,
Полыхнул пером жар-птицы,
Занялся лихим пожаром,
Заалел червонным жаром.
Неужели все мне снится?
Окутал ветер теплым мехом,
Видно, вспомнил обо мне.
И счастливым звонким эхом
Смех мой слышен на земле!
Зарумянился нынче осинник,
Березняк восковой желтизны.
Мне приятно считать приметы
Приходящей не вдруг новизны.
Мне осенние дни постылы,
Когда дождик с утра и грязь.
Но безумно считаюсь счастливым,
Если солнышко светит всласть.
Поднимаюсь тогда с зарею
И бреду не спеша наугад.
Я сегодня сроднился с землею
И всему по-мальчишески рад.
Рад петляющей солнечной тропке,
Шуму ветра безумно рад.
Рад склоненной над речкой ветке,
Раскачавшейся с ветром в лад.
Свежестью дышит веселье,
Воды прозрачны, чисты...
Гуси-лебеди на новоселье
К югу летят до весны.
* * *
ПОСЛЕДНЯЯ ОХОТА
Жил в нашей станице дедок, Ширяев Петр Егорович, по-уличному Солодок. Роста он был громадного, за два метра, худой и жилистый, как говорится, прогонистый. А он и на самом деле, несмотря на свои семьдесят лет, скорым был на ногу. Первый охотник в округе, зайцев за сезон больше всех добывал, а за ними не один километр по угодьям намотаешь. Брал дед на мушку своей двустволки не только зайца, но лису и волка, если пересекались их пути. Благо дело, имел он свору собак для охотничьей утехи, с серым кобелем Разгуляем во главе. Разгуляй был похож на матерого волчину — широкогрудый, поджарый. Он умело распоряжался охотничьим гоном, выводя зверя на выстрел дедова ружья.
Однажды надоело Солодку колесить по округе за добычей. И решил он устроить скрадок на лугу за рекой, в стоге сена.
Была глухая зимняя пора. Еще не отголосили лихие февральские метели. Нет-нет, да и налетали они на станицу оголтелой снежной стаей, поднимая на ее улицах воющую кутерьму, и затихали казачьи курени, пере¬живая непогоду. Люди закрывали наглухо оконные ставни и двери, стараясь сохранить в домах тепло. Во время таких вьюжных дней замирала не только станица, но и зверье затаивалось в своих убежищах. И неохотно уже покидало их, даже после ненастья, сберегая остатки сил, чтобы дотянуть до весны. Бескормица все ближе подтягивала к станице волчьи стаи. Все чаще по ночам за околицей слышался жалобный волчий вой. Голодные волки стали проникать даже в станицу, гонимые желанием зарезать на ужин зазевавшуюся собачонку или поразбойничать на чьем-либо базу.
«Удача сама идет в руки», — подумалось деду Петру, и стал он выпрашивать у своей бабки козу на приваду.
— Степанна! Дай мне козу... Настреляю волков, сошьем доху! — прогутарил Солодок.
— Да что ты, Егорыч! В своем ли уме? — заупрямилась бабка. — А ну как волки козу
утащат? Да и тебя с ней вместе?
— Не боись, красота! Цвет мой лазоревый! — стал выводить Солодок, как когда-то
в молодости. — Али я не казак? Не смогу чели оборониться?
Не устояла Степановна перед дедовыми уговорами да дозволила ему козу с подворья свести. Заналыгал Егорыч козу за рога и отправился на луг.
Погода была теплая. Приближался к концу один из оттепельных дней, которые нередки после ненастья.
«Хорошо! — подумалось деду Петру. — Само, значится, не замерзну!»
И он, довольно покряхтывая, вышагивал в самокатках сорок последнего размера и бараньем долгополом тулупе, то и дело поправляя за ремень сползающую с плеча двустволку. Вскоре Солодок прошагал по мосту через реку и очутился на луговине у стога сена. Здесь он оставил козу внизу лакомиться сенцом, а сам забрался наверх, разметал верхушку, сделал в ней уютное гнездо, устроился поудобнее и стал ждать волчью стаю, придерживая рукой конец веревки, привязанной к козьим рогам.
Стемнело. На небе мирно поблескивали звездочки. Дед Петро угрелся и размечтался об иных мирах, где живется легко и беззаботно... Шло время. Много ли, мало ли его прошло? Неизвестно. Только привиделось Солодку, что козу волки раздернули, пока он наверху прохлаждался, предаваясь сладостным грезам. Да и к нему уже подбираются, на стог сигают. Глянул дед Петро, а их внизу хвостов тридцать будет. Окружили стог со всех сторон, зубы скалят, облизываются, хотят его сожрать. Занял дед круговую оборону.
Бац! Из ружья одного застрелил наповал. Другие сигают. Бац! Другого наповал, а по-
том и третьего... Всех у стога порешил. Толь¬ко вздохнул с облегчением, как заметил, что со стороны леса надвигаются еще звериные силуэты.
«Подмога волчарам идет! — замельтешило в разгоряченном схваткой мозгу. — Надоть дергать отседова, пока цел!» Сверзился дед со стога и пошел нарезать к реке во весь дух. Догоняет передний волк деда Петра, вот-вот за пятки ухватит. Скидает дед самокатки и дальше припустил. Раздернули волки самокатки. Опять деда настигают. Скидает дед ружье. Раздернули... Прибегает дед к мосту, а на нем его ждет матерый волчина, видно, вожак. Приготовился к прыжку. Хочет деда Петра за горло ухватить.
«Ну нет! — промелькнуло в дедовой голове. — Меня клыками не возьмешь!»
Скидает дед тулуп и бросает его в волчью пасть. Раздернули волки и тулупчик. За мостом покинули деда силы, страх взял за горло, ноги стали ватными. Настигают волки, а дед на ме-сте топчется, не может сделать ни шагу. Вот уже их вожак бросается ему на грудь и лижет языком дедовы усы, радостно повизгивая.
«Да это же мой Разгуляй! Царица небесная! — радостной птицей встрепенулось в груди у старика замершее было сердце.
И Солодок проснулся. Сердце бешено колотилось в груди. Холодная испарина выступила на дедовом лбу.
— Эдак может и кондрашка ненароком хватить! С этой охотой! — в сердцах чертыхнулся Солодок.
Впервые жестокое разочарование в давнишней страсти ворохнулось в его груди.
Небо стало светлеть. Коза лежала у стога, пережевывала жвачку. Как никогда, захотелось деду Петру покоя и тепла. И отправился он к Степановне, зоревать в своем курене.
